— Добрый день! Я Анна Узунер, ментор по развитию предпринимательских навыков. Это выпуск 8 рубрики #достаточношедевр, и так совпало, что на восьмерку, символизирующую бесконечность, попал выпуск, посвященный жизни и смерти (видео-версию вы традиционно найдете в конце статьи). Сегодня у меня в гостях Лена Гурьева — специалист по гореванию и проводник от горя к жизни.
— Привет, Лена!
— Привет, Анечка! Привет, дорогая!
— Давай, сразу у тебя спрошу: почему проводник от горя к жизни? Когда я впервые увидела эту формулировку, то сразу подумала, что это должен быть человек, который очень хорошо знает, как что такое горе, так и что такое жизнь. По сути, это же две стороны одной медали…
— Спасибо тебе большое за вопрос. Это понимание ко мне пришло здесь, в Канаде, примерно шесть лет назад. До переезда я работала в социальной сфере, и тут искала работу такого же плана. Так я оказалась в канадском хосписе.
Я, конечно, знала, что это такое, но я не знала философию, которая здесь существует. Американская хосписная философия.
— Что это за философия?
— Понимаешь, эта философия не про смерть, а про жизнь. Во-первых, само помещение, где находится хоспис — это не стандартная больница. Туда попадают люди, в отношении которых врачи уже сделали заключение, что им осталось жить максимум три месяца. Это то место, где люди с достоинством, красиво живут. Не доживают, а именно живут каждую минуту своей жизни.
Мумификация. Похоронный обряд Древнего Египта
Там я впервые поняла, что смерть — это часть жизни. Что можно прожить это время с достоинством, красиво, исполняя свои желания в последние месяцы, недели, дни жизни. И первая моя ценность, которую я там поняла, — это то, что вот она, жизнь. Жизнь здесь и сейчас. Понимать ценность этого момента жизни.
— Лена, я прошу прощения за свою некомпетентность, и понимаю, что могу быть некорректной, но все-таки спрошу. Когда я слышу слово «хоспис», у меня в голове возникает картинка из фильма «Пролетая над гнездом кукушки», там не хоспис, но все же. Знаешь, пациенты ходят в пижамках, и все такие несчастные… А ты говоришь, что в групповом учреждении люди, которым осталось совсем немного, исполняют свои желания…
— Во-первых, наш хоспис был большим. Он был на 10 мест — и это максимум (минимум, по-моему, 3-4 места). То есть, это дом. У каждого была своя комната, которая даже круче гостиничной, со своим выходом в сад. У каждого отдельная гостевая кровать, то есть, члены семьи могли там ночевать.
Ходили все в своей одежде, персонал тоже в красивых костюмах. Огромная гостиная, где можно смотреть телевизор, тут же кухня, столовая и повар без всяких белых колпаков. Все максимально приближено к дому. И людей называют не «пациент», а «резидент», житель хосписа.
Церемония сожжения тела в Индонезии
— Здорово! А что с мечтами и желаниями?
— Ну например, был у нас житель, шотландец. Я уже не помню его имя, но пусть будет Джон. И он все время хотел послушать настоящие шотландские волынки, инструмент его предков. А в хосписе есть отдел, который занимается фандрайзингом, то есть, сбором денег, и социальными связями. И вот этот отдел нашел шотландца-волынщика.
Джона одели в килт, пришла его семья, и мы все стояли и слушали волынку. Он был таким счастливым! Он потом говорил, что был таким счастливым, как никогда в жизни. А буквально через несколько дней его не стало.
— У меня сейчас мурашки табунами бегают. Это так трогательно.
— Такие моменты называют здесь «hospice moments», и их бесконечное количество. Одна женщина мечтала побывать в Австралии и увидеть кенгуру. Фэндрайзиновый отдел хосписа связался с контактным зоопарком, и ей принесли настоящего кенгуренка.
К резидентам специально парикмахеры приходят; в последние моменты женщины приводят себя в порядок. Понимаешь, это такой гимн жизни! Я никогда не думала, что я в хосписе встречу гимн жизни. До последней минуты, до последнего дыхания.
Бусины из праха покойного, обряд в Южной Корее
— Ты знаешь, мне кажется, после того, как потрогаешь живого кенгуренка, можно даже выздороветь, вопреки диагнозу.
— Да, на самом деле, было несколько человек, которые уходили своими ногами. Врачи же не боги. Такое тоже бывает.
У нас ходила такая байка… Помимо хосписа, в котором живут резиденты, здесь еще бывают хосписы-комьюнити. Люди приходят туда, с ними занимаются, рисуют, детей поддерживают и пр. И вот одной женщине, которая туда ходила, сказали, что все. Она продала дом, переехала жить к сестре. Но на тот момент, когда мне рассказали ее историю, они уже семь лет жила. Никто не знает, понимаешь.
— Если пациент хочет жить, врачи бессильны.
— Да, бывают такие вещи.
— Скажи, а как люди попадают в хосписы? Родственники договариваются, или как-то по-другому это происходит?
— Нет! Смотри, если пойти в термины, то это паллиативная помощь. В онкологии наступает момент, когда врачи собираются и понимают, что они сделали все, что могли. Тогда человека передают в паллиативную помощь, направляют в хоспис.
В хосписе резидентам оказывают огромную психологическую поддержку. Такие специалисты, как я, называются «death doula», они сопровождают человека и его семью. То есть, семья может приходить полностью, и каждого члена семьи тоже сопровождают бесплатно, это входит в пакет услуг.
Джаназа, похоронный обряд в исламе
— А как тебе самой было видеть ежедневно жизнь и смерть рядом? Что ты чувствовала?
— Я очень хорошо помню первую церемонию прощания. Когда человек умирает, в хоспис приезжает похоронное бюро. Сотрудники звонят в специальный колокольчик, и все, кто есть в здании, спускаются вниз, чтобы проводить человека в последний путь. Меня поразило то, с каким достоинством это происходит. Оказывается, похороны в Канаде еще называют «celebration of life» — празднование жизни, вспоминание самых лучших моментов.
До этого у меня был достаточно серьезный страх смерти. Я боялась, просыпалась по ночам, думала, что же будет. И вдруг я поняла, что я могу рядом с этим быть. Могу поддерживать людей.
Однажды я спустилась на кухню за кофе, а там стоит растерянная женщина. Я поняла, что она новичок, и ей надо показать, где в холодильнике что лежит. Тут как дома человеку показываешь: тут кофе, тут суп… И вдруг она как зарыдает! Я ее обняла, и она плакала, плакала. Рассказывала о том, что здесь, ее любимый, что при нем она не может плакать. Потом она ушла, и ее слезы остались на моих плечах. И я поняла, что могу быть рядом с сильной человеческой болью и не разрушаться.
Захоронение на авианосце «Энтерпрайз», США
— Лена, а вот если вернуться к твоей сегодняшней деятельности — что наталкивает людей на мысль, что нужно допрожить свое горе? Спрашиваю потому, что самым большим горем в моей жизни до сегодняшнего дня была смерть папы. В то время рядом были мама и сестра, которых эта потеря очень сильно подкосила, и я не могла себе позволить даже плакать, потому что нужно было их поддерживать. И уже через несколько лет, случайно напоровшись на этот момент в терапии, я поняла, насколько сильно это горе на меня влияло… Но если бы мне тогда предложили что-то с этим сделать, я бы сказала: «Да ну, какое горе? Мне что делать больше нечего?!»…
— Смотри, люди, которые ко мне приходят, делятся на две большие группы. Вернее, одна группа маленькая, а вторая — большая. Вот та группа, которая большая, — это как раз такие, как ты. Люди приходят допроживать свое горе и через 5, и через 6, и через 20 лет.
Непрожитое горе может прятаться за чем угодно. Например, я прокрастинирую начинать проект или отношения. И вот я думаю, что это прокрастинация или лень, а на самом деле иногда оказывается, что когда-то мы кого-то потеряли, и теперь боимся начать, чтобы снова не потерять. Или, допустим, я не могу что-то закончить, потому что если я закончу, значит снова потеряю.
— Да, я очень хорошо понимаю, о чем ты. Я, например, долго выбирала себе для отношений мужчин, которые были к ним не готовы или не приспособлены. Знаешь, как в анекдоте: «Красивый, умный, богатый и добрый мужчина, отойдите, пожалуйста, вы мне вон того мудака загораживаете!»
— Вот видишь! Ты на своем опыте знаешь, что это такое. И это не только про отношения, это очень часто касается работы или новых проектов.
Небесные похороны в Тибете
— То есть, получается, что человек приходит к тебе, когда он понимает, что это потеря влияет на его сегодняшнюю жизнь, да?
— Да! Иногда просто приходят люди. Я же еще и с кризисами работаю, с эмоциональным выгоранием, со смыслом жизни. Очень много приходят со смыслом: я не знаю, что делать. И когда мы начинаем смотреть, то очень часто все равно упираемся в непрожитое горе.
Понимаешь, когда я пошла в эту тему, я просто была поражена, насколько мы все травмированы непрожитыми потерями. И это не обязательно смерть близкого человека. Это может быть потеря друга, животного, переезд друзей, смена школы. Любая непрожитая потеря. Наша жизнь, на самом деле, состоит из потерь. Просто смерть — это большая потеря.
Я все время говорю, что «ноготь сломала» — это тоже потеря. Там же все стадии: шок, злость, торг, депрессия… И как мы умеем проживать горе, так мы и живем.
И вторая группа, совсем маленькая, — это люди, которые приходят со «свежим» горем. Их очень-очень мало, потому что нас не учили горевать. Специфика «свежего» горевания в том, что я просто рядом с человеком. Я держу его за руку, и мы проходим вот эти этапы. Там совсем другая динамика, нет такой глубокой работы, когда мы проживаем непрожитое горе.
Висячие гробы, Филиппины
— То есть, получается, что лучше приходить сразу, правильно?
— Лучше приходить сразу! Поэтому когда я вижу в соцсетях посты, в которых люди прощаются с ушедшим человеком, я радуюсь. Не потому, что я сумасшедшая, а потому, что человек не закрылся в горе, а пришел к своим виртуальным друзьям и поделился.
Потому что когда мы «захлопываемся», когда нам нужно, как тебе тогда, стать сильными среди всех и идти, и вести, то потом оно…Ты же сама сейчас это знаешь. Непрожитое горе рано или поздно даст о себе знать.
— Да, это правда. Вообще, мне кажется, что чем лучше человек может прожить любую эмоцию, тем он живее в целом. Он чувствительнее, он гибче, он адекватнее реагирует на то, что происходит вокруг. Мне кажется, способность честно проживать любую эмоцию — это очень про Истинное Я человека.
— Хорошо, что ты заговорила про эмоции. Я же не сразу себя назвала специалистом по гореванию и проводником от горя к жизни. Я себя называла «emotional coach» — эмоциональным коучем. Я с этого начинала.
Потому что горе — это процесс, в который включено огромное количество эмоций. Шок, злость, вина, обида, агрессия, беспомощность, стыд и т. д. То есть, проживая горе, мы проживаем все эти эмоции. Самая яркая эмоция в горе — это вина. Да, есть злость на ситуацию, на обстоятельства, но самая яркая эмоция — это вина. Мы обвиняем себя, врачей, ситуацию, человека, который умер… И вот мы смотрим: а что стоит за виной? За ней всегда что-то есть.
Похороны в Индии
Знаешь, я родилась человеком очень эмоциональным, это одна из моих выигранных жизненных лотерей. Я умею проживать эмоции, умею их чувствовать. И я думала, что так все, а оказывается, что нет.
— Не все. Точно тебе говорю, потому что я этому целенаправленно училась.
— Спасибо, что ты честно об этом говоришь. Когда ко мне приходят сильные когнитивщики, я спрашиваю такого человека: «Что ты чувствуешь?», и он мне начинает рассказывать, что он думает.
— Очень знакомо.
— И вот для таких людей бывают открытия: «А-а-а, вот я тут чувствую вину. Я тут чувствую слезы. Я тут чувствую злость в кулаках». Эмоции очень важны.
— Лена, скажи, пожалуйста, как у тебя получается постоянно соприкасаться с чужим горем и при этом не травмироваться самой? Ты не боишься стать таким хирургом без эмпатии?
— Это один из самых сложных вопросов. Да, я иногда чувствую себя таким хирургом-остеопатом, который, знаешь, когда в коленях скапливается суставная жидкость, проколы сустава делаются без без обезболивания, потому что доктору и человеку нужно это чувствовать. И если рука дрогнет, человеку будет еще больнее. То же самое, если я дрогну и начну присоединяться, то человеку будет еще больнее.
Вид на одно из кладбищ близ Токио
— Спасибо! И последний вопрос. Какой шедевр ты создаешь? Что-то такое, что ты создала, и что принесло пользу и/или удовольствие тебе и другим людям?
— Самый мой любимый продукт — это мой онлайн-практикум «Жизнь после потерь». Этот проект состоит из четырех занятий, где я даю основные понятия горя, горевания и общения в горе, через свой опыт и супервизию. Это мое любимое детище.
— Лена, а вот я сейчас от себя пофантазирую, а ты мне скажи, так или не так? Можно ли сказать, что шедевр, который ты создаешь — это человек, который умеет лучше проживать свои эмоции, может соприкасаться с горем и не делаться от этого менее живым?
— Скорее всего да! Очень красивая метафора. Одна женщина, достаточно близкий мне человек, называла меня целителем душ. Я долго к этому не могла привыкнуть, а сейчас тихонечко тоже начинаю себя так называть. Целителем душ. Наверное да, каждое маленькое исцеление, когда человек приходит ко мне и начинает плакать, — это шедевр.
— Спасибо тебе. Это было очень крутое интервью.
— Тебе спасибо большое!
Видео версия интервью:
